А тем временем в городе...
- Руки убери, выродок паршивый! - девица извивалась в руках конвоиров как змея, тормозя промерзлую землю сапогами и лягаясь. Последнее скорее для виду, ибо попадать по шедшим с ней шкафоподобным парням не хотела рисковать даже безбашенная натура ликанки.
А утро так здорово начиналось! С утра Сонакай успела сбегать в лес. Ну как с утра, в пять часов она уже вернулась в Верхний город, а по лесу бродил примерно с полуночи. Да и не в том ведь суть. Она видела следы и слышала крик. Того самого жеребца, что мастью напоминал море в хмурную погоду. Ну, по крайней мере она была уверенна, что в феврале оставлять след голых копыт мог только дикий кабил-ушти. А единственный дикий кабил-ушти, который в феврале отчего-то не в море ходил со своими собратьями, а гулял по окрестностям был известен на всю округу, ибо вот уже три года в море упорно не шел, в руки не давался, и масти был такой необычной, что все, кто был заинтересован в водяных бесах, его непременно изловить пытались. Да толку-то? Жеребец продолжал ходить на свободе. А Сонку тянуло, тянуло к этому странному коню. Ей даже посчастливилось как-то спрятаться в валежнике. Оттуда она видела четыре белые ноги, да длинный хвост проходившего мимо коня, слышала его фырканье. Хорошо, что он ее не нашел тогда.
И вот, в приподнятом настроении Сонакай Манчи возвращалась домой. Когда увидела нелицеприятную картину. Сонка всегда любила лошадей, такова была ее цыганская натура, и ее отца, и отца его отца.  Даже для старой клячи нашлось бы место. Но видеть отрубленную голову превосходного зверя... Соня удалилась в свою скромную обитель, где проспала часика три.
В одиннадцать утра цыганка уже была на возле дома судьи, где утром так неосторожно наблюдала запретное деяние. Судью пришлось ждать долго, и Сонка, как натура взбалмошная и энергичная наплевала на приличие и накинулась с кулаками на  вышеупомянутого товарища.
А теперь представьте реакцию жителей. Престижный район, уважаемая личность и вообще известный, важный для города человек и какая-то оборванка, что кидается на него, словно дикий зверь. В общем, Сонакай от судьи оттащили. Будь на его месте другой человек, ее бы сразу отвезли в участок. А потом суд, обвинение, штраф, а то и что похуже. Но судья на маленький город Сигишоара был один. И ныне значился лицом оскорбленным, а посему заинтересованным. Объективно судить он не мог. Оставалось бешеную ликанку волочь к графу.
Итак, мы вернулись к тому, с чего начали. Ворота замка еще не распахнулись, а звонкий голос Сони распугал голубей и ворон по всему замку. Во дворе на девушку с любопытством уставились стоявшие на развязках лошади. Сонакай же как будто зарядилась откуда новым зарядом. Ее голос повысился, она все больше вертелась. При этом цыганка продолжала оставаться в крепких руках своих конвоиров, хотя, казалось, так выворачиваясь она уже давно должна была вывернуться.
Встречи с графом Сонакай боялась. Наверное поэтому ликанка храбрилась, ее внутренняя волчица рычала, задирала хвост, но уши-то поджимала. Благо у самой Сонки в человеческом обличии ни уши, ни хвост ее состояния не выдавали. И все-таки она храбрилась.